Лети, светлячок [litres] - Кристин Ханна

Я прижала дневник к груди и отступила:

– Она его мне отдала. И велела находиться рядом с Марой, когда та его прочтет. Я дала Кейти слово.

– С тобой она вообще часто ошибалась.

Я покачала головой. События сменяли друг дружку так стремительно, что я не успевала осознать происходящее.

– Не надо было вещи разбирать, да? Я думала, ты…

– Талли, думаешь ты только о себе.

– Папа, – Мара подвела ближе братьев, – мама не хотела бы…

– Ее больше нет, – резко перебил он дочь.

Я видела, как ранят его эти слова, как горе искажает лицо, и я, не найдя ничего лучше, прошептала его имя. Он ошибается. Я хотела помочь. Джонни шагнул назад и, проведя рукой по волосам, посмотрел на детей, испуганных и растерянных.

– Мы переезжаем, – сказал он.

Мара побледнела.

– Как это?

– Мы переезжаем, – взяв себя в руки, повторил Джонни. – В Лос-Анджелес. Мне предложили там работу. Начнем все сначала. Здесь, без нее, мне жизни нет. – Он взглянул в сторону спальни, но на кровать смотреть не мог и вместо этого посмотрел на меня.

– Если это из-за того, что я пыталась помочь…

Он рассмеялся – сухо, надтреснуто.

– Разумеется, все на свете крутится вокруг тебя. Ты вообще меня слышишь? Я не могу жить в ее доме.

Я потянулась к нему, но Джонни отстранился:

– Талли, уходи.

– Но…

– Уходи, – повторил он, и я поняла, что ему действительно этого хочется.

Вцепившись в дневник, я протиснулась мимо Джонни и обняла мальчиков – крепко прижала их к себе и расцеловала в пухлые щеки, стараясь навсегда запомнить их лица.

– Ты же к нам приедешь, да? – робко спросил Лукас. Малыш уже столько потерял, и неуверенность в его голосе убивала меня.

Мара схватила меня за руку:

– Можно я с тобой останусь?

Джонни у нас за спиной горько рассмеялся.

– У тебя есть семья, – тихо проговорила я.

– Это больше не семья. – На глазах у Мары заблестели слезы. – Ты же обещала, что всегда будешь рядом.

Не выдержав, я стиснула ее в объятиях так яростно, что Мара с трудом высвободилась.

Из комнаты я вышла почти на ощупь – слезы застилали мне глаза.

Глава шестая

– Может, хватит мычать себе под нос? – обратилась я к Кейт. – Как я, спрашивается, буду головой думать, если ты всю дорогу мычишь? Мне и так вспоминать тяжело.

Я не мычу.

– Ладно, не мычишь, а пищишь. Ты что, бегун-марафонец из мультика?

Сперва пищало тихо, словно комар над ухом, но звук нарастал и постепенно сделался нелепо громким.

– Ну прекращай уже!

У меня заболела голова. Не на шутку разболелась. Зародившись в глазницах, боль расползалась, отдаваясь по всей голове мерным стуком мигрени.

Я молчу, как покойник.

– Очень смешно. Погоди-ка. Это не ты. Это вообще на сигнализацию похоже. Что за х…

МЫЕЕТЕРЯЕММЫЕЕТЕРЯЕМ

Кто это сказал? Нет, прокричал. Кто это?

Кейти рядом со мной вздохнула. От этого мне сделалось грустно, как бывает, когда старая ленточка порвется.

Кейти прошептала мое имя и добавила:

Время.

Я испугалась – во-первых, из-за усталости в ее голосе, а во-вторых, само слово страшное.

Я что, потратила все отведенное мне время? Почему я больше ничего не сказала? Не задавала вопросы? Что со мной случилось? Ей это известно, я знаю.

– Кейт?

Молчание.

Внезапно я падаю – переворачиваюсь в воздухе и лечу вниз.

Я слышу голоса, но несут они какую-то околесицу, а боль такая мучительная и дикая, что я с трудом удерживаюсь от крика.

ВСЕВНОРМЕ

Душа рвется наружу, прочь из тела.

Я хочу открыть глаза – а может, они уже открыты, точно не знаю. Чувствую лишь, что вокруг отвратительная темнота, мерзкая, холодная и плотная, как угольная пыль. Я молю о помощи, но это тоже у меня в голове, я знаю. Рот не открывается. Воображаемый звук разлетается эхом и утихает, и я вместе с ним…

3 сентября 2010, 06:27

Джонни стоял у дверей девятого бокса травматологического отделения. На решение последовать за доктором Беваном у него ушло пять минут, а решение открыть дверь он принял и того быстрее. В конце концов, он журналист и сделал карьеру, оказываясь там, куда ему вход воспрещен.

Стоило ему оказаться внутри, как он столкнулся с женщиной в халате. Джонни пропустил ее и прошел в переполненное, залитое ярким светом помещение.

Собравшиеся толпились вокруг медицинской каталки. Люди галдели и двигались, будто клавиши на пианино. Они совершенно заслоняли от Джонни пациента, он видел лишь выглядывающие из-под голубой простыни большие пальцы.

Раздался сигнал тревоги.

– Мы ее потеряли. Разряд! – закричал кто-то.

Голоса перекрыл резкий, заполнивший палату звон, от которого у Джонни даже кости задрожали.

– Все в норме.

Громкое жужжание – тело на каталке выгнулось, приподнявшись, и снова упало. Рука свесилась с каталки.

– Есть пульс.

На экране снова появилось сердцебиение. Суета чуть утихла. Две медсестры отошли в сторону, и тут Джонни увидел человека на каталке.

Талли.

В палату словно хлынул воздух, и Джонни наконец удалось вдохнуть. Повсюду на полу пятна крови. Вошедшая в палату санитарка поскользнулась и едва не упала.

Джонни шагнул к каталке. Талли не двигалась. Ее разбитое лицо было перепачкано кровью, из руки торчала пробившая кожу кость.

Джонни прошептал ее имя – или, возможно, ему показалось, будто он его прошептал.

Он протиснулся между двумя медсестрами – одна следила за дыхательным аппаратом, другая укрывала грудь Талли голубой простыней. Рядом появился доктор Беван:

– Вам сюда нельзя.

Слов у Джонни не нашлось. У него накопилось столько вопросов, но сейчас, пораженный масштабом увиденных травм, он сгорал от стыда. Ведь и сам он в какой-то степени приложил к этому руку. Повесил на Талли вину за то, к чему она не имела никакого отношения, и вычеркнул ее из своей жизни.

– Мы увозим ее в операционную, мистер Райан.

– Она выживет?

– Шансов немного, – сказал доктор Беван, – пожалуйста, отойдите в сторону.

– Спасите ее. – Джонни отступил назад, пропуская каталку.

В оцепенении он вышел из палаты и спустился на четвертый этаж, в комнату ожидания при отделении хирургии. В углу, сжимая в руках вязальные спицы, плакала какая-то женщина. Джонни подошел к дежурной за стойкой, сообщил, что он ждет, когда прооперируют Талли Харт, и сел перед выключенным телевизором. Внезапная головная боль заставила его откинуться на спинку кресла.

Джонни старался не вспоминать всех ошибок, которые он успел совершить за проведенные без Кейт четыре года, а таких ошибок накопилось страшно подумать сколько. Вместо этого Джонни молился – в Бога он перестал верить в день смерти жены и снова поверил, когда исчезла дочь.

Он просидел в комнате